истории

Как Центробанк спасает российскую экономику с помощью идей бывшего главы ФРС США и его коллег — за которые они получили Нобеля Рассказывает экономист Рубен Ениколопов

Источник: Meduza

Нобелевская неделя по традиции завершилась вручением премии по экономическим наукам, основанной Банком Швеции в память об Альфреде Нобеле. В этом году ее получили три американца: бывший глава Федеральной резервной системы США Бен Бернанке, экономист Чикагского университета Дуглас Даймонд и Филип Дибвиг из Вашингтонского университета в Сент-Луисе. Все трое, согласно заявлению Нобелевского комитета, «значительно улучшили наше понимание роли банков в экономике, особенно во время финансовых кризисов». Что именно исследования лауреатов значат для экономики, «Медуза» обсудила с научным сотрудником Российской экономической школы, профессором Университета Помпеу Фабра в Барселоне Рубеном Ениколоповым.

— В заявлении Нобелевского комитета и комментариях экспертов говорится, что исследования Бернанке, Даймонда и Дибвига помогли избежать полномасштабной депрессии после финансового кризиса в 2008 году. Это действительно так?

— Эти экономисты показали — Бернанке [в кресле главы ФРС в 2006–2014 годах] скорее практически, а Даймонд и Дибвиг скорее теоретически, — что банки и финансовые институты в целом чрезвычайно важны для экономики с макроэкономической точки зрения. Сейчас кажется, что это очевидно, но до 1980-х годов, когда были опубликованы исследования лауреатов, на банки не обращали внимания с этой стороны.

Все трое показали, что на самом деле банки и финансовые институты играют фундаментальную роль в экономике, так как являются посредниками, которые финансируют другие области и сектора экономики. И проблемы в банковской сфере приводят к сильным проблемам, кризисам, таким как Великая депрессия, которую исследовал Бернанке. Он был первым, кто показал, что финансовый кризис перерос в Великую депрессию из-за проблем, которые начались в банках, и того, что банкам не помогли, в результате чего они «посыпались».

Даймонд и Дибвиг под это наблюдение, по сути, подводят теорию. В своей модели они объясняют, почему возникают проблемы в банковской сфере, когда мы можем их ожидать и из-за чего начинаются «набеги» на банки, в ходе которых вкладчики массово забирают деньги. Благодаря этому можно понять, что нужно делать, чтобы не допустить кризиса в банковской сфере.

Поэтому, когда произошел финансовый кризис 2008 года, были потрачены существенные средства на то, чтобы спасти именно банковскую систему. Тогда Бен Бернанке уже оставил академическую карьеру и возглавлял ФРС США. Он понимал (на примере Великой депрессии), куда нужно вкладывать деньги, и, в том числе благодаря работам Даймонда и Дибвига, знал, что необходимо для того, чтобы кризис остановить. В целом из-за этого кризис и не перерос во вторую Великую депрессию.

Еще важнее то, что очень много кризисов удалось благодаря этим работам избежать. Благодаря той же системе страхования вкладов многие из них не начались вовсе, так как никаких «набегов» на банки не было. Зачем бежать в банк и снимать деньги, если вкладчик получит их в любом случае, обанкротится банк или нет?

— Из всех троих наиболее известен широкому кругу Бен Бернанке, так как он занимал должность главы ФРС США. Насколько его научные взгляды повлияли на его работу на этом посту?

— На посту главы ФРС Бернанке — что логично, — делал ровно то, о чем писал как ученый. То есть на практике применял работы, за которые ему, собственно, и дали премию. Он целенаправленно вкладывал деньги в финансовый сектор, чтобы предотвратить усиление кризиса. За это его, кстати, прозвали «Бен Вертолет». Но это не была бездумная политика: раздавать всем и все. Он прежде всего раздавал ликвидные средства банкам.

Они в итоге добились [прекращения разрастания кризиса]. Сейчас мы дожили до последствий этого решения, например рекордной инфляции. Но это было верное решение, которое позволило не скатиться в новую Великую депрессию. Это вообще уникальный случай, так как Бернанке, по сути, первый большой профессор, который занял должность главы ФРС, — до этого были в основном практики. И в момент кризиса он оказался на своем месте. Да, можно долго разбираться в том, что было сделано неправильно, но то, что нужно было спасать финансовый сектор, — я не слышал, чтобы кто-то ставил это под сомнение.

— Вы упоминали модель Даймонда — Дибвига. Могли бы вы подробнее рассказать, что это такое? Как «на пальцах» объяснить, как эта модель работает?

— Модель Даймонда — Дибвига объясняет, что «набеги» на банки — это в каком-то смысле фундаментальная проблема. Ее очень сложно избежать, потому что она появляется именно из-за особенностей банков и вкладчиков. Вкладчики заинтересованы в том, чтобы на короткий срок дать свои деньги, но могут в любой момент забрать их, если они им нужны. А банки — как посредники — эти «короткие» деньги вкладывают в «длинные» проекты. И именно этот временной конфликт приводит к возникновению проблемы «набегов».

У вкладчиков короткий горизонт планирования, они не готовы ждать, пока реализуется инвестиционный проект. И может оказаться, что проект замечательный, принесет много денег — но потом. А деньги нужны сейчас. От этой проблемы не избавиться, это абсолютно рациональное поведение. И вкладчики все делают правильно, и банк не берет на себя какие-то невероятные риски. Пока мы верим в банковскую систему, никто не напрягается, банки работают, вкладывают в проекты и возвращают вложения с прибылью.

Но стоит только поверить в то, что у банковской системы проблема, — и вкладчики побегут в банк, попытаются вернуть свои деньги. Даже если я знаю, что банк все сделал правильно, но вижу, что все побежали, — я побегу. Банк рухнет из-за этого, а не потому, что принял какие-то неправильные решения.

Модель Даймонда — Дибвига ставит диагноз этой проблеме. А дальше, если взять за основу их модель, можно придумать механизмы решения проблемы. Система страхования вкладов — одна из них.

— «Набеги» на банки в России — частое явление. Наступает кризис — и вкладчики тут же бегут снимать свои деньги. Насколько работы нынешних лауреатов вообще применяются в российской экономике, Центробанком России?

— Безусловно, в России это используют. То, что произошло в марте этого года, показало — ЦБ России делает именно то, о чем писали Бернанке, Даймонд и Дибвиг. ЦБ делал все возможное для того, чтобы спасти финансовую систему. Когда поднимали процентную ставку до рекордных 20%, основной целью было предотвратить «набег» на банки.

Рост процентной ставки привел к тому, что выросли процентные ставки по депозитам в рублях. Люди решили: «А все-таки выгодно держать в банках деньги в рублях». И не стали забирать все свои сбережения. Соответственно, не случилось крушения финансовой системы. Если вспомнить, что происходило в марте, — система была к этому близка.

То же самое касается системы страхования вкладов. Если вкладчик знает, что ему вернут деньги даже при крушении банка, то он не побежит эти деньги снимать. Тут есть, конечно, свои минусы. Например, вкладчики перестают мониторить работу банка: какая разница, хороший банк или плохой, если деньги все равно вернутся. Из-за этого банки могут принимать более рискованные решения.

И тут уже вступают более сложные решения. Например, страхуется только определенная сумма, а не все вклады. Из-за этого крупные вкладчики, которые генерируют максимум прибыли для банка, более внимательно относятся к деятельности банков.

— Лауреаты премии этого года могут похвастать широким практическим применением разработанной ими теории. Свидетельствует ли это о том, что в нобелевской номинации по экономике происходит сдвиг в сторону практических исследований? И нужно ли обывателю в принципе за такими исследованиями следить?

— Есть общее утверждение про науку, что нет ничего более практичного, чем хорошая теория. В экономике это тоже работает. Например, в 2020 году Пол Милгром и Роберт Уилсон получили награду за теорию аукционов. Кажется, что это страшная, сложная теория. Но она быстро нашла свое применение, и сейчас вокруг правильной организации аукционов крутятся миллиарды долларов.

Иногда до того, чтобы понять, насколько те или иные открытия в экономике имеют практическое применение, требуется цепочка длиннее или, наоборот, короче. Если начать разбирать сейчас нобелевских лауреатов, будет сложно найти у них работы, которые не имеют практического применения.

Важно ли это для обывателя? Это философский вопрос. Насколько нужно нам понимать, как работает мир вокруг нас? Мне кажется, что это очень важно. Обычно, конечно, нужно это понимать, когда что-то идет не так. Когда все хорошо: банки работают, кризисов нет, — тогда, в общем-то, и не надо. Это как с биологией. Если со здоровьем все нормально, то и не очень интересно, что в медицине придумали.

Интерес проявляется, когда есть какие-то проблемы. Но если вспоминать, например, кризис 2008 года — была большая неопределенность: что будет и как, будут ли спасать и кого будут? Если обыватель понимал состояние экономической науки на тот момент, то он мог предположить, что банковский сектор в любом случае спасут. Из этого можно было бы сделать вывод, что устраивать «набег» на банки не нужно, а сосредоточиться можно на других проблемах в других сферах.